Режиссер Андрей Звягинцев своей новой картиной целился в Левиафана, а попал в Бегемота. Его фильм, завоевавший россыпь наград в Европе и США, авансом удостоился самых высоких отзывов за рубежом и на родине, но трудно сказать, что обоснованно: так называемые фестивальные режиссеры, ратующие за свободу творчества, оказываются заложниками критиков и показывают те фильмы, которые от них ждут. Как ни печально признавать, эта чаша не миновала и Звягинцева.

Синопсис ленты – история, которая могла произойти и сегодня, и десять лет назад. Дом, в котором автомеханик Николай живет вместе с сыном и женой, становится яблоком раздора: местные чиновники решили завладеть лакомым куском и не гнушаются никаких средств. Коле предлагают смехотворную компенсацию, он зовет на помощь друга-юриста из Москвы, но проигрывает суд за судом. Вечный сюжет Иова, подвергаемого мучительным испытаниям, но не потерявшего веры, превращается в политический манифест.

Казалось бы, режиссер в точном соответствии с инструкцией приготовил коктейль шедевра: и медленная, но экспрессивная картинка, снятая оператором Михаилом Кричманом, и талантливые актеры, и актуальная во все времена история о простом парне, который в одиночку противостоит злодеям и государству. Только шедевра не вышло: образы получили картонными и штампованными, реалии – утрированными и трафаретными.

Мэр Роман Мадянов, снова мающийся в образе злодея; нарочито лоснящиеся чиновники-подчиненные; фотомодель Елена Лядова, которая внезапно (и неудачно) примеряет образ рабочей рыбзавода; московский пижон Владимир Вдовиченков, который вроде бы должен стать суперменом, а оказывается неудачником; архиерей, будто только вчера сменивший костюм советского агитчика на рясу, – это средства, а не самостоятельные киногерои. Таким же средством становится и "вульгарный" русский язык, пересыпанный матерными междометиями.

При этом режиссер с пафосом говорит о духовности: у Звягинцева тема власти идет рука об руку с темой религии, которая становится отражением и продолжением санкционированного произвола. По всей видимости, он решил стяжать лавры Тарковского, рассказав свою библейскую историю.

Тарковский в своем "Андрее Рублеве" показал ужасную и неприглядную Русь, где на серых пепелищах выросла и окрепла величественная и светлая культура. Но у Звягинцева остались только ужасы и тьма: получились те же "Особенности национальной охоты", но без доброй улыбки и самоиронии. Даже введение в фильм положительного священника не спасает ситуацию: его образ не смог уравновесить сюжет, а стал нелепой заплатой на порванном костюме.

Критики сравнивают финал фильма с античной трагедией. Но в них конфликт всегда разворачивается внутри героя, здесь же он вынесен в реальность, что ослабляет драматизм на порядок и отдает бульварщиной. Невнятное художественное послание обрывается многоточием, и у Звягинцева не получается не то что ответить на вопросы, а даже задать их. Катарсиса не следует: режиссер как будто расписался в неспособности продолжать снимать фильм.

Звягинцев показал Россию такой, какой ее хотят видеть западные критики: русский кошмар, беспросветный и бездушный, где каждый первый – преступник, а каждый второй – раб, действующий по указанию вороватых, но обделенных властью царьков. Но лучше бы последовал ужасный конец, чем ужас без конца.

Дни.ру

P.S. Ну а в основу фильмы легла, как говорит Звягинцев "правдивая история, которая случилась в Америке с маленьким человеком - сварщиком Марвином Джоном Химеером, жившим в крошечном городке в штате Колорадо, - рассказывает режиссер Андрей Звягинцев. - У него хотели выкупить землю, на которой стоял его дом. Была длинная судебная тяжба с администрацией города и цементным заводом, который претендовал на эту территорию. В итоге все вылилось в то, что человек, не добившись правды и справедливости, восстал. Он сел в многотонный бронированный гусеничный трактор и снес завод. Затем поехал в город и точечно разрушил там несколько административных зданий. На сносе последнего здания он увяз, понял, что выбраться не сможет, взял мегафон и сказал: «Меня никто не хотел слушать, теперь меня наконец-то услышали все». И застрелился. Вот такая история о бунте человека-одиночки. В общем-то, эта история универсальна. История противостояния маленького человека машине системы. Этот сюжет и лег в основу фильма."

Вот эта:



Непонятно, только, почему тогда он снимал Россию? В самом неприглядном свете.

Есть и еще одно препятствие, с которым столкнулась картина. В российском прокате нецензурной лексики, а ее в фильме достаточно, не будет.

"В фильме она абсолютно девственная, предельно простая и ясная. Нормальные словечки, которые мы все употребляем. Многоэтажной матерщины там просто нет! Мало того, по моему мнению, эта лексика там просто необходима, она создает живой образ персонажей," - переживал Звягинцев, рассказывая о своем отношении к Закону о запрете мата в кино.

По материалам КП и YouTube