Спасибо, друг Тарас, за трезвые слова
о том, что братья мне татары и мордва,
и друг степей — калмык, и черемис забитый,
и царь болот — вогул, и робкая тыва,
и дикий нагайбак, и — прочая братва,
и сам я — азиат и варвар неумытый.

Да, я почти монгол — мне сладок как халва
степного ветра вкус, тугая тетива
торжественно звенит и конь мой бьет копытом!
Над Волгой шелестит волшебная трава,
и мягкий первый снег встречает Покрова,
и в горницах столы для праздника накрыты.

А там, где ты, — война. Страна почти мертва.
Хрипит в агонии — на фоне торжества
безумия и зла, и — Речи Посполитой.
Ты ищешь, брат Тарас, заморского родства
и денег до зимы — на уголь и дрова,
и в душу мне плюешь легко и деловито.

Ты пишешь мне, что раб, вертящий жернова
империи рабов, вдруг предъявил права
на отчину твою — с коварством неприкрытым,
что я — твой лютый враг, что для тебя Литва
и ближе и милей, чем гордая Москва,
что вместе нам не жить, и быть мне точно битым.

Ты стонешь на весь мир, что мать твоя — вдова,
разграбленная мной — она скулит едва,
а быть могла вполне и радостной и сытой,
что я — подлец и вор, чумная татарва,
что Киевская Русь — несчастна, но жива,
и не видать ее безродным московитам.

Goodbye, Taras, goodbye! Шумит твоя блатва,
на грязных площадях желтеет синева,
грустит Владимир над Днепром — забытый.
Невесело и мне. Склонилась голова
над письменным столом — закончились слова,
остался только чай — китайский — недопитый.

Мне нечего сказать. Возможно, мастерства
лишен я на хулу, но прежде — шутовства
чураюсь и стыжусь: мне жалко алфавиты
растрачивать на брань, что хуже воровства,
на жертвенный экстаз для псевдобожества,
и на любовь — к неправде плодовитой.
12.11.2014

Юрий Макусинский