Эдуард Лимонов не получал Нобелевской премии по литературе и даже никем на нее не выдвигался.

Он также никогда не получал ни одной отечественной литературной премии из тех, что считаются главными и престижными и тихо пилятся в своем кругу почтенными тусовками, приватизировавшими на себя так называемою русскую словесность (вернее, бренд от нее и доступ к госфинансированию) еще пару поколений назад. Кажется, Лимонов за всю свою 77-летнюю жизнь добыл только одну "премию Андрея Белого" — в размере одного рубля.

Тем не менее он был крупнейшим русским писателем конца XX и начала XXI века — просто потому, что, в отличие от тех, у кого были премии, у него был читатель. Его знали и читали по меньшей мере два поколения.

И еще у него был долгий "культурный след" — был и есть. Потому что в эти минуты десятки и сотни, а может, и тысячи более и менее известных писателей, поэтов, сценаристов, музыкантов и журналистов сидят и пишут — кто в своих СМИ, кто в своих блогах — о том, как много для них сделал Лимонов.

К кому-то он пришел тридцатилетним, в качестве автора "Эдички", напечатанного в перестройку дикими тиражами чуть ли не в качестве порнографической литературы (на деле — разумеется, нет, это был своеобразный "русский экспресс в западную литературу XX века", со всеми прилагающимися темами, приемами и мотивами).

К кому-то он явился пятидесятилетним, в качестве главного редактора "Лимонки" (из которой российская "неформальная" культура выросла в куда большей степени, чем из социально одобряемых в 90-е наркоманских ежемесячных птючей). Его крошечная полумесячная газета содержала в себе накал неприятия действительности, который сейчас не вместили бы все оппозиционные паблики, вместе взятые. Но при этом "Лимонка", непрерывно запрещаемая, продолжала оставаться "русским экспрессом" — только на сей раз не в западную литературу XX века, а в мировые политические фантазии, иллюзии, концепции и разочарования XX века.

К кому-то Лимонов пришел уже 70-летним, уже с прозвищем "Дед", уже отсидевшим за заведомо безнадежную попытку создания незаконного формирования, уже с "бородкой классика", но все таким же злым и неудобным. На него смотрели как на живой (очень живой) памятник бунтарскому прошлому — при этом в отличие от большинства других пожилых бунтарей не превратившийся в нечто уныло-конъюнктурное.

Он также был политиком, ни разу не избранным ни в один орган власти и неоднократно запрещенным во всех формах — но при этом оказавшим на политику куда больше влияния, чем многие, спокойно и доходно продремавшие десятилетия в креслах разного уровня.

Его партия, тоже запрещенная много раз и во многих формах, не была "партией ностальгии по СССР", это была скорее партия реванша и поиска его путей. Это была партия периферии и партия "конфликтов окраин". И потому лимоновцы, члены партии, которая была в резкой и радикальной оппозиции к российской власти, регулярно оказывались в тюрьмах бывших советских республик, тоже России враждебных на уровне официальных доктрин.

Как политик он оставался ничуть не менее злым и неудобным, чем как писатель, — и поэтому крайне редко Лимонов и лимоновцы "попадали в свое время" и даже просто пересекались с реальностью. Но были случаи, когда они просто опережали реальность на десятилетия — и сегодня об этом могут вспомнить, например, в ставшем вновь российским Крыму ("Крым наш" — был лозунг Лимонова еще в начале 90-х).

Лимонов доставлял кучу проблем. С Лимоновым, конечно, было трудно. Но сейчас Лимонова будет не хватать и русской литературе, и русской политике.

Потому что и в нашей литературе, и в нашей политике это крайне редкий и ценный товар — цельный без "ролевых условностей" человек, доказавший свою самоотверженность и начисто лишенный конъюнктурности.

Писать исповедальной матерщиной может любая первокурсница. Изображать непримиримую борьбу с элементами жертвенности может любой йельский стипендиат. Не быть при этом фальшивкой — могут единицы.

Одной из таких подлинных единиц был Эдуард Вениаминович Лимонов, русский писатель и политик. Источник