Июнь, бомбят.
Война никого не щадит - ни взрослых, ни детей, ни стариков. Лицо войны, страшное и трагичное. Цвета войны дети определяют как красный – цвет пролитой крови; чёрный – цвет ужаса, страха; серый – клубы дыма и пыли.
Кто сосчитает, сколько детей убивает война? Убивает тех, кто родился. И убивает тех, кто мог бы, кто должен был прийти в этот мир для счастья и радости.
Что они запомнят? Что могут и захотят рассказать? Они должны рассказать как рвутся бомбы, летят пули, рассыпаются дома и горят их кроватки. Потому что сегодня кому-то хочется большой войны, в огне которой дети испарялись бы, как капли воды. Особенно, если это русские дети.
Ребенок, прошедший через ужас войны, ребенок ли? Кто возвратит ему детство?

Дети суровых военных лет 1941-1945 годов, что они помнят про войну?
Что помнят? А вот что:

- осталась на угольках одна пуговица от маминой кофты. А в печи две булки теплого хлеба…” (Аня – 5 лет)
-отца разрывали немецкие овчарки, а он кричал:“Сына уведите… Сына уведите, чтобы не смотрел” (Саша, 7 лет)
-я забыл за четыре года, что это такое – белый батон” (Саша – 10 лет).
-вели на расстрел мою семью, и моя мама кричала громче всех (Володя, 3 года)
-мама несла меня на руках, а я обхватил ее за шею. И руками слышал, как голос шел из горла.
-мы уже неделю ехали голодные. Мать отдала нам с братом последние два сухаря, а сама только смотрела на нас. Раненый солдат это увидел, и бросил нам свою буханку хлеба.
Белорусская девочка Тамара Томашевич до сегодняшнего дня сберегла в памяти, как в Хвалынском детдоме на Волге никто из взрослых не повышал на детей голоса, пока у них не отросли волосы после дороги, а Женя Корпачев не забыл старую узбечку, принесшую им с матерью последнее свое одеяло на вокзал.
Дети войны разучились плакать. Они стали взрослыми в один миг - когда упала бомба, когда просвистела пуля.

На минском шоссе.

Идти устали маленькие ноги,
Но он послушно продолжает путь.
Еще вчера хотелось близ дороги
Ему в ромашках полевых уснуть.

И мать несла его, теряя силы,
В пути минуты длились, словно дни.
Все время сыну непонятно было,
Зачем свой дом покинули они.

Что значат взрывы, плач, дорога эта?
И чем он хуже остальных ребят,
Что на траве зеленой у кювета,
Раскинув руки, рядом с мамой спят?

Как тяжело выслушивать вопросы…
Могла ли малышу ответить мать,
Что этим детям, спящим у березы,
Что этим мамам никогда не встать?

Но сын вопросы задавал упрямо,
И кто-то объяснил ему в пути,
Что это спали неживые мамы,
От бомбы не успевшие уйти.

И он задумался под лязг машин железных,
Как будто горе взрослых понял вдруг, –
В его глазах, недавно безмятежных,
Уже блуждал осознанный испуг.

Так детство кончилось. Он прежним больше не был.
Он шел и шел. И чтобы мать спасти,
Следил ревниво за июньским небом
Малыш, седой от пыли, лет шести.

Аркадий Кулешов

Существует версия, что это только половина стихотворения. Во второй половине мальчик встречается с отцом и объясняет, что он седой от горя и забот "Мой путь тяжел, в пути несу я стражу, как за огромным небом уследить. Отец, запомни эту встречу нашу. Я подрасту. Я тоже буду мстить". Но, может быть, эти строки дописывал народ.