Актер невероятного драматического диапазона, который мог органично смотреться и на эстраде, и на театральной сцене, и в кинематографе. Обаяние Александра Ширвиндта было поистине космических масштабов, а о розыгрышах ходили легенды. В его уход совершенно не верится, потому что кажется, это – очередная его шутка, просто почему-то совершенно не смешная.

Театральная легенда

Александр Ширвиндт был фантастически красив и обаятелен. В него влюблялись тысячи поклонниц, а он, сохраняя невозмутимую маску, лишь бросал очередную остроту, которую те же поклонники с радостью ловили.

На сцене Театра Сатиры, которой он был верен много лет, он легко входил в любой репертуар, не боясь даже самой сложной актерской задачи. Когда Валентин Плучек в "Ревизоре" намеренно искажал и внешность, и органику Ширвиндта, приклеивая его Добчинскому огромный гуммозный нос и заставляя заикаться, лишая актера его великолепной дикции, – Александр Анатолевич и тут был на высоте, выдавая сильнейшую органику "маленького человека", потерянного чиновника с его мечтаниями о недоступной, но такой притягательной столичной жизни.

Его дуэт с Михаилом Державиным, потрясающее партнерство с Андреем Мироновым – все это стало легендой. А труппа Театра Сатиры была одной из самых звездных во всем СССР. И когда в "Женитьбе Фигаро" Ширвиндт-граф Альмавива изящно пикировался с Мироновым-Фигаро, сердца замирали от восторга вплоть до последнего ряда галерки. Да и сейчас замирают, достаточно пересмотреть запись. И, может быть, была даже некая символика в том, что именно в этом спектакле коварная смерть унесла из жизни Андрея Миронова – и именно Ширвиндт оказался в тот трагический момент рядом со своим лучшим другом.

Потом, уже возглавив театр Сатиры после ухода Плучека, он поставит "Андрюшу" - трогательное ревю с участием всех оставшихся в живых артистов той самой легендарной труппы: спектакль-воспоминание, спектакль-прощание, спектакль-оммаж, восторженное посвящение Миронову, билеты на который просто невозможно было достать.

Самурайское спокойствие

Он был открыт для любых экспериментов: друзьям-режиссерам позволял все – тут и ресторанный лабух из "Вокзала для двоих" Рязанова, и одноглазый шахматист из "12 стульев" Захарова, и элегантный и циничный дон Жуан у Эфроса. Ну а в родном театре он допускал самый широкий спектр ролей – от трагического Орнифля в одноименной пьесе, до великолепного дуэта с верным Державиным в "Счастливцев-Несчастливцев" Горина.


Самой последней его театральной работой стал стареющий актер в спектакле Родиона Овчинникова "Где мы?" - образ поистине феллиниевский, и трагический, и драматический, и комический. Следующие спектакли были назначены на весну 2024 года.

Опережая некролог

Когда-то он иронично заметил: "Вот мы, худруки московских театров, нам переваливает за 80 лет, и если сложить суммарно наш возраст, то мы старше Москвы". А затем – легко оставил руководящий пост в Театре Сатиры, сдав его Сергею Газарову, но при этом оставив за собой должность президента театра. Да – надо давать дорогу молодым, и он только и успевал лишь смеяться над собственным возрастом. Даже последнюю редакцию своих мемуаров назвал "Опережая некролог". Со всей свойственной ему иронией он продолжал не то, чтобы заигрывать с неизбежным, но смотрел в вечность с самурайским спокойствием и юношеским озорством.

Брать у него интервью было тем еще испытанием: каждый вопрос он умел оборачивать в каламбур, то вдаваясь в воспоминания, которых у него было нескончаемое множество, то выстраивая какую-то циклопическую череду иронии и сардонических шуток. До последнего вздоха он верил в торжество театра, не покидая стен любимой Сатиры, искренне переживая за нее и надеясь на вселенское торжество искусства. При этом любой пафос был Ширвиндту чужд. А как только речь шла о розыгрыше любого рода, он мгновенно включался в игру, глаз по-молодецки загорался, фантазия работала безудержно – и сыпались остроты и каламбуры.

Сегодня, пожалуй, мы еще не ощущаем масштаба потери. Оплакиваем наше собственное прошлое, где мы выклянчивали билетики на последние ряды Сатиры, чтобы взглянуть "на них всех" - Ширвиндта, Державина, Миронова, Папанова, Менглета, Мишулина, Васильеву, Тусузова… Этот невероятный сценический ансамбль, в котором Ширвиндт ярко солировал, казалось, понимал друг друга с полуслова, и в небесной труппе, ушедшей в вечность, теперь перестала зиять последняя артистическая лакуна.

Вероятно, прочитав эти строки, он бы нахмурился и процедил: "Ну, что-то здесь опять нагородили", пыхнул бы своей извечной трубкой, махнул рукой – и пошел бы на сцену, которой отдал всю свою жизнь без остатка.
Источник