С советскими лагерями для военнопленных связана куча мифов, которые повествуют о небывалом трудолюбии немцев и о жестоких условиях их содержания. Жизнь бывших солдат вермахта и армий стран-сателлитов Третьего рейха рисуют как полную ледяного ужаса, голода и постоянных оскорблений. Но так ли это было на самом деле?


С начала Второй мировой войны и вплоть до её окончания в советском плену оказалось более четырёх миллионов военнопленных. Чаще всего их содержали в лагерях, разбросанных во всей стране.

Чтобы познакомиться поближе с бытом вчерашних вражеских солдат, возьмём Удмуртию. Это регион с достаточно суровым климатом и средним промышленным развитием, на примере которого можно судить, как вписались вчерашние арийцы в советскую действительность. Благо эту тему активно разрабатывали местные исследователи, в частности Д. Перевощиков.

Шли на Москву, а оказались в Удмуртии

9 мая 1945 года колонна военнопленных прошла по улицам Ижевска. Вслед за ними ехали поливальные машины, символически очищающие советские улицы от фашистской мерзости. Ритуал в Ижевске был продолжением того, что происходило в Москве на «параде пленных» 1944 года.

Число пленников в Удмуртии после окончания войны составило менее 10 тысяч человек (по данным НКВД — 5600 человек, плюс рабочие батальоны министерства вооружённых сил). Основную массу распределили в четыре лагеря: № 155 возле посёлка Ува, № 75 рядом с посёлком Рябово, № 510 у деревни Дзякино и № 371 в Ижевске.

Все пленные, в соответствии с Положением НКВД СССР о трудовом использовании военнопленных, делились на три категории трудоспособности. В первые две зачислялись пригодные к работе. Им предстояло восстанавливать разрушенное хозяйство. Работа часто проходила в сложных условиях и была физически очень изматывающей.


В третью отсортировали слабых пленных, годных только к лёгкому труду. Наконец, из баланса рабочей силы исключались больные и калеки, которых если и можно было припахать, то разве что в качестве живых мишеней для тоталитарных расстрелов. Шутка.

Работать военнопленные не хотели. А даже когда хотели, начальство на предприятиях зачастую не знало, куда их пристроить. О том, что немцы не вырабатывают нормы, сообщалось постоянно как в отчётах компетентных органов, так и в многочисленных жалобах заводской администрации.

Так, на торфоразработках объём выполняемых пленниками работ колебался от 35 до 70% от нормы. Примерно то же самое — на заготовках леса. И это ещё очень хорошие показатели — на заводах ситуация была просто аховая.

Пленных из лагеря № 371 пристроили работать на завод № 71 министерства вооружений (будущее ПО «Ижсталь»). Платили им там довольно неплохо: заработная плата была сравнима с доходами обычных работяг — в среднем до 524 рублей в месяц (советские рабочие получали около 650 рублей).

И вот представьте, что на заводе, где трудится 11 тысяч человек, 2099 работников — военнопленные и обычные заключённые. То есть почти у каждого пятого — высокий процент брака и невыполнение плана.

Впрочем, это максимальное количество пленных, достигнутое в июне 1946-го. Уже в конце следующего года их осталось меньше тысячи. Оно и не удивительно — немецкий труд настолько не удовлетворял администрацию «Ижстали», что она стремилась любыми путями заменить таких работников на советских граждан.

Ставили «арийцев» на участки попроще: так, пара сотен пленных немцев работала в цеху № 25, который выпускал напильники.

Но даже с такой работой дойчен зольдатен не справлялись. Всему виной — как потом объясняло цеховое руководство — полное незнание рабочих специальностей и отсутствие мотивации.

Когда военнопленных наконец освободили, директора заводов и начальники цехов радовались едва ли не больше их самих.

Не саботаж, а криворукость

Из-за того, что основная масса немцев работала спустя рукава, их часто ставили на другие объекты. Методом проб и ошибок пленных додумались использовать на разгрузке вагонов, строительстве городского и заводского жилья, ремонте трамвайных путей. Внезапно оказалось, что с этим они справляются на «отлично».


К тому же на этих работах хорошо платили. Среди пленников появились даже свои ударники производства, особенно в строительстве. В основном это были румынские бригады. Их премировали когда по паре сотен, а когда и по паре тысяч рублей.

Были свои «стахановцы» и у немцев. Например, повара О. Корта премировали 300 рублями за работу на лагерной кухне.

Жизнь немецких арестантов

Поначалу все пленные проживали в бараках. Конечно, жильём премиум-класса это не назовёшь, но и на дырявые халупы они не походили. К тому же в 1946–1947 годах немцы своими силами перестроили большую часть бараков.

Многочисленные проверки обычно показывали, что жильё в хорошем состоянии. Исключением для Удмуртии стало отделение № 2 лагеря № 371, после ремонта его состояние признали неудовлетворительным.

Как так получилось?

Сам ремонт комиссию устроил. Но пленные, помимо прочего, занимались массовым воровством с заводов и мест работы всего, что плохо лежит.

Вот украденные вещи под койками «арийцев» и обнаружили бдительные проверяющие. Начальство лагеря встало на уши, вышестоящее руководство выдало «а-та-та», и на этом все успокоились.

Как бы странно это ни звучало, но с мелким воровством в лагере предпочитали бороться добрым словом (без пистолета). Это привело к тому, что куча пленных занималась воровством ещё и друг у друга, а потом сбывала краденое местным жителям или рабочим.


Типичный случай: немец Хеферт продал потыренную им телогрейку солагерника рабочему кирпичного завода за десять рублей. Начальство лагеря № 371 долгое время фиксировало десятки случаев мелких краж, но никого не наказывало.

Чтобы гарантировано загреметь в карцер, требовалось проявить смекалку. Например, нажраться в хлам. Именно так в 1947 году поступил врач Петерсон со товарищи, когда их отпустили в Ижевск без конвоя.

Впрочем, во второй половине 1947 года, после того как перебранка между охраной и пленными привела к стрельбе в воздух, администрация лагеря стала активнее сажать всех провинившихся в карцер, в том числе и за воровство.

На этом «тоталитаризм» по отношению к пленным не закончился. Помимо довольно неплохой зарплаты для работающих в городе (всё свыше 150 рублей помещалось на индивидуальный счёт пленного и выдавалось перед его репатриацией на родину) и весьма либерального отношения, немцев ещё и кормили три раза в день.

При этом раздел продуктов и их отбор проводился непосредственно военнопленными. Они же формировали порции и готовили еду для своих солагерников. В случае какого-то недовольства, жаловаться следовало только на своих товарищей по кухне.

Руководство вздыхало, но требование выполняло, к удивлению самих военнопленных.

Кроме того, ещё в 1945 году ГУПВИ (Главное управление по делам военнопленных и интернированных НВКД/МВД СССР) приняло решение расконвоировать часть подопечных. Теперь некоторые счастливчики могли шастать по городу вообще без охраны. В результате часть немцев даже поселилась в городе и снимала жильё у местных жителей.

Не обходилось и без драк… на танцах. Но туда пленные иногда умудрялись заявляться со своим оркестром. Или даже сами организовывали танцы для местных.

Возвращение на родину

В 1949 году началась массовая репатриация военнопленных. Собираясь на родину, они буквально выметали всё с полок местных магазинов — на всю начисленную им за несколько лет заработную плату.


Единственными чужими на этом празднике жизни были офицеры. Они имели право отказа от работы и радостно этим правом пользовались. В итоге оказавшись с пустыми карманами, они могли лишь с завистью смотреть на бывших солагерников, тащивших домой обувь, еду, инструменты, одежду и всевозможные подарки родным.

Картина неожиданная, если судить по мифам, но вполне типичная для пленных в европейской части СССР.

В зависимости от лагеря обращение с солдатами бывшего противника могло быть лучше или хуже. Их могли лучше или хуже кормить. Жилье могло отличаться по качеству, а наказывать могли гораздо строже. Однако советский лагерь никогда не был для немцев лагерем смерти. В отличие от нацистских лагерей, где советских военнопленных целенаправленно уничтожали.

Фарид Мамедов