Прорыв диверсантов с Украины в российский Крым — если он, конечно, имел место — удивительным образом напоминает начало второй чеченской войны, спровоцированной рейдом боевиков Басаева и Хаттаба в Дагестан.


Если кто-то думает, что целью чеченского вторжения была помощь дагестанским ваххабитам из сел Карамахи и Чабанмахи, — как об этом было заявлено, — то он ошибается. Планы радикалов из Чечни были куда масштабнее.

Террористические вылазки на территорию России начались задолго до похода в Дагестан. Из наиболее памятных инцидентов — расстрел военной колонны в Северной Осетии, когда погибло сразу несколько российских генералов, и подрыв дома, где проживали семьи российских пограничников в Каспийске, взрывы на рынках Владикавказа и Пятигорска. Были и другие, более скромные эпизоды. Собственно, в террористической школе, в которой Хаттаб обучал чеченцев военному делу, диверсия на территории России была частью выпускного экзамена, поэтому к моменту вторжения в Дагестан их количество уже исчислялось десятками.


1-й заместитель Басаева Асланбак Исмаилов (Маленький Асланбек) в самом начале второй войны без малейшей ажитации объяснил мне и еще одному моему коллеге, зачем понадобилась дагестанская операция. По его словам, разрушительная энергия, которая в условиях управленческого и экономического коллапса набирала силу в Чечне, рано или поздно столкнула бы радикалов, контролировавших несколько районов республики, и традиционалистов, которые в основном группировались вокруг президента Масхадова. В 1998 году каким-то чудом удалось избежать масштабной бойни между двумя этими силами, хотя и та, и другая готовы были пустить в ход оружие.

В Чечне, где открыто действовали бандитские группировки ваххабитов из Урус-Мартана, промышлявших масштабной работорговлей, царил невообразимый хаос. Цена человеческой жизни стала отрицательной величиной, почти перестал работать такой традиционный ограничительный механизм как кровная месть.

Нищая республика, под завязку набитая оружием, которое шло в ход в каждом, даже самом незначительном конфликте, могла заполыхать огнем гражданской войны в любой момент. Эту энергию надо было выводить в Россию и гасить ее именно там, говорил Маленький Асланебек.

Тогда и он, и Басаев, и Хаттаб, да, собственно, огромное количество воевавших были абсолютно уверены, что они сумеют, даже не прилагая к этому особых усилий, полностью разгромить ту группировку российских войск, которую удастся заманить в Чечню.

Эта уверенность была порождена тотальной иллюзией чеченцев, что Ичкерия в 1996-м году одержала именно военную победу над Россией, что Хасавюртовские соглашения были актом капитуляции, на который Москва была вынуждена пойти, чтобы избежать тотального разгрома своих войск в Чечне.


Это было крайне убогое, провинциальное понимание сути тех уступок, на которые пошел Борис Ельцин, но Чечня к тому времени уже была фактически пару лет выключена из общероссийского контекста и замкнута сама на себя. Чеченцы полностью ослепли и уже были не в состоянии оценивать реальные параметры той силы, которую хотели спровоцировать на конфликт, несмотря на то, что десятки тысяч чеченских мужчин служили в Советской армии.

Отчасти причины такой утраты реальности в самой реальности и крылись — российская армия времен первой чеченской и впрямь представляла собой жалкое зрелище: ободранная, голодная, пускавшая под нож необстрелянных мальчишек-призывников, с древней, постоянно ломавшейся техникой.

Но даже для такой армии, учитывая ее численность и тотальное техническое превосходство, пара десятков тысяч чеченских партизан не представляла особой сколько-нибудь серьезной угрозы, что и доказали последующие события.

Ситуация между двумя войнами в Чечне напоминает ту, в которой сегодня оказалась Украина. И в Чечне, и на нынешней Украине оказался почти полностью разрушен привычный уклад жизни, выстраивавшиеся годами структуры повседневности.

Масштабы, конечно же, иные — хаос в соседней республике пока не кажется столь же тотальным. Но для Украины, относительно благополучной в довоенные времена, сегодняшнее падение уровня жизни, потеря управляемости, взрывной рост преступности, нищета, в которую впало большинство населения — эта катастрофа, субъективно сопоставимая с чеченской.


Попытки прорыва на территорию Крыма могут оказаться первыми ласточками — вероятность того, что это, может быть, пока только интуитивный, плохо осознаваемый даже организаторами и исполнителями порыв дать выход разрастающейся внутри страны энтропии — совсем не нулевая.

Чеченцы тоже начинали с единичных диверсий, пробиваясь небольшими группами через границу, чтобы расстреливать и взрывать случайные цели. Из этих точеных, спонтанных, не связанных в единую цепь актов и выросла стратегия, в рамках которой и было предпринято нападение на Дагестан.

Что роднит чеченских боевиков образца 1999 года и сегодняшних украинских радикалов — так это уверенность, что российская военная мощь — не более, чем колосс на глиняных ногах.

О том, что украинская армия является на сегодняшний день самой боеспособной в Европе, жители Украины слышат каждый день по телевизору от самых высокопоставленных политиков и военных, не говоря о фигурах рангом поменьше. То есть идея, что главное — заманить посредством провокаций русских к себе, а дальше уже укладывать их без разбору в мать — сыру землю, могла зародиться в светлых небратских головах опережающими темпами.

Но сейчас не 1999-й год. Боеспособность силовых ведомств и подразделений России такова, что нашим беспокойным соседям надеяться особо не на что. Опыта диверсионно-террористической войны, который был у чеченцев, у них нет и в помине.


Они, конечно, могут импровизировать и дальше. Но, я думаю, что, даже если первый прорыв оказался относительно удачным, любые попытки повторить его будут заканчиваться единообразно. То есть ничем — если не считать результатом полную или частичную ликвидацию очередной ДРГ.

Не знаю, насколько мои догадки относительно характера нынешних событий верны. Но давайте считать их хотя бы отчасти правдоподобной гипотезой.

Андрей Бабицкий

Источник