От формата Украины к формату Руси

Мы никогда не знаем, что произойдет после слома, разрушения существующего режима, после того, как неизбежный хаос все-таки удастся обуздать. А хаос после крушения возникает всегда. И он может продолжаться довольно долго. И ухудшение условий жизни тоже происходит всегда после крушения системы. И мы не знаем, произойдет ли после крушения режима действительно революция (то есть какая-то смена способа жизнедеятельности), или наступит логичная реакция – то есть просто ликвидация на длительное время прав и свобод.

Потому называть революцией снос существующего режима, как минимум, некорректно. Если не сказать – неграмотно. Тем более некорректно называть революцией мятеж в периферийной стране, которая пока еще не может предложить миру новую систему целеполагания. Новый образ будущего мира.

Но ведь в обстоятельствах, когда на повестку дня становится вопрос физического выживания, права и свободы неизбежно отодвигаются на второй план. Говорить об эффективности и несправедливости существующей модели тоже не имеет смысла, если ей на смену может придти еще менее эффективная система управления и менее справедливая.

Но если система рушится (как это было, например, с СССР или с Российской империей), то выбирать не приходится. Нужно готовиться к тому, как противодействовать хаосу и строить новую систему, не ожидая, что нам ее построят американцы или европейцы.

Тот факт, что вся эта двадцатилетняя бессмысленная «разбудова» рухнула – это еще не повод для печали. Сегодня уже нужно думать о том, в каком обществе мы будем жить, когда выберемся из-под обломков. Мы парадоксальным (с европейской точки зрения) образом уже не в первый раз в истории оказываемся на гребне социального прогресса. Потому эти, в полном смысле трагические, события могут оказаться и родильным домом для нового типа социальных отношений, который мы вполне в состоянии предъявить миру. У нас действительно основная проблема состоит в том, что нет образа будущего. Нет проекта, нет чертежей для будущего. Но уже сегодня нужно думать о том, что будет со страной, если безумцы, конечно, не разорвут ее в клочья.

Каким образом будут складываться новые социальные отношения после крушения формата петлюровско-бандеровской Украины? Может быть, через прямое народовластие, через систему референдумов по народной инициативе, как это предлагает, например, «Украинский выбор». Может быть, еще как-нибудь, но необходимо решительным образом выйти из бесплодной и беспощадной дискуссии «истинной украинскости» антироссийского разлива. Этот дискурс времен XVIII–XIX веков должен быть остановлен. Здесь нет позитивного предмета для дискуссий. Начать же нужно с осмысленной дискуссии о новом названии страны, нового герба, флага, гимна.

В новом государстве должно быть место для всех: и для малороссов, и для новороссов, и даже для «галичеченских» украинцев. И для русинов, и для всех, желающих быть в составе Руси, не считающих для себя оскорбительным называться русичами. Или русинами. Украинские консерваторы называют страну «Русь-Украина». И это единственное, с чем бы я согласился из их заявлений. Хотя предпочел бы просто название Русь. Это исторически и смыслово гораздо более оправдано. Тем более что и название это пока свободно.

Герб (знак Рюриковичей) нужно взять не с петлюровских петлиц, а с плинфы Десятинной церкви, хранящейся в историческом музее. Там знак Рюриковичей лишен невежественных фантазий (о соколе и пр.) и является осмысленной монограммой, остроумно (и художественно) составленной из двух военных атрибутов того времени. И нам вполне доступно понимание этой военной символики. Но главное – это историческая подлинность знака. Действительно политика – это не зона формальных решений, это зона скорее интуитивного и метафизического. А интуиция может проистекать только из пространства доступного культурного кругозора. Каков кругозор – такова и интуиция, такова и политика. Убогий кругозор – будет убогой и политика, и политические перспективы. Можно согласиться с определением и все происходящее ныне в Украине считать «началом мирового процесса корпоратизации государств и фрагментации их территорий». С одной только небольшой поправкой: вначале идет фрагментация, а корпоратизация фрагментов уже неизбежно следует за ней.

Речь уже шла об одновременном завершении множества циклов. В этом проблема. В том числе, и о завершении цивилизационного цикла европейской христианской культуры. И о завершении цикла капиталистической экономики, как порождения этой культуры. И как явления в целом. О невозможности существования капиталистической экономики в закрытой системе писал еще Адам Смит. Проблемы, стоящие перед нами, коренятся отнюдь не в производственных отношениях (как это было по Марксу) и не в возрастании нагрузки на государство (хотя и эти аспекты тоже существуют), главная же проблема состоит в исчезновении (утекании) территориального суверенитета в условиях глобализации, исчезновении суверенной экономики.

Все производство Запада (вместе с производственными отношениями) уже давно убежало в Китай. Давно уже нет пролетариата, потому невозможна и его диктатура. А культурная инфраструктура (как показывают примеры мертвых городов в той же благословенной Америке) может рухнуть в одночасье. Совсем не нужно ждать этого века. Посмотрите на американский Детройт и сотни промышленных городов поменьше: они уже умерли и никогда не воскреснут. Это не кризис производственных отношений (верхи не могут – низы не хотят), это вообще не экономический кризис, это совсем иное состояние общества. Иной процесс.

Экономические и социальные циклы уже как бы уперлись в некий тупик. В некую невидимую стену. В новых условиях информационной (и финансовой) проникаемости неизбежно будут исчезать государства, которые не способны защитить свой суверенитет. Или не сумевшие войти под сень новой империи. Глобализованный мир, не достигнув еще пределов глобализации, уже начал распадаться на части, поскольку у Запада уже нет достаточных сил, чтобы в условиях кризиса сохранить его целостность.

То есть глобализация движется не к своему, якобы, совершенствованию, а к своему очевидному распаду на несколько частей, как минимум. Относительно же построения Божьего царства на земле – это принципиально невозможно ни с точки зрения теологии, ни с точки зрения логики. Поскольку соединение небесного и земного будет означать просто катастрофу. Как короткое замыкание в электросети. А если кто читал Евангелие, тот знает, что установление мирового правительства будет означать воцарение абсолютного зла. И в этом евангельском смысле тоже будет означать конец света. Как говорил Бердяев: государство существует не для того, чтобы обеспечить рай на Земле, а для того, чтобы не допустить ада.

Относительно же того, что «Российская империя доказала свою нежизнеспособность», то доказывать здесь ничего никому не нужно, поскольку жизнеспособность не бывает вечной в принципе. Она исчерпывается естественным образом при изменении внешних и внутренних обстоятельств.

И только в огне войн и революций в России появились новые смыслы, определившие ее новую жизнеспособность на 70 лет. Более того, эти новые смыслы повлияли (и продолжают влиять) на весь ход мировой истории. То же можно сказать и о Старой Европе, жизнеспособность которой была исчерпана примерно в то же время. Почитайте знаменитую книгу Освальда Шпенглера «Закат Европы».

И обретение жизнеспособности Европы произошло с обретением нового смысла в противостоянии новой могучей России. С исчерпанием же смысла противостояния СССР (с его распадом), Европа утратила и свою жизнеспособность. В пожирании его остатков обрести смысл и жизнеспособность невозможно. Можно только получить несварение. И обрести жизнеспособность вновь Европа сможет только опять-таки в противостоянии новым смыслам жизнедеятельности, если они будут вновь изобретены в России. Вернее, на Руси.

Рассуждать же об этапах развития государства (и законах развития государства) сегодня при отсутствии (утекании) территориального суверенитета уже не имеет смысла. Так же бессмысленно в условиях глобального и политического кризиса рассуждать о преимуществах парламентской системы. Она и в относительно более спокойной ситуации не показала никаких преимуществ. А сколько вообще существует государств в мире, способных обеспечить собственный суверенитет? Сегодня хватит пальцев одной руки. Завтра их, в принципе, может стать больше. А может и меньше. И от этого вектора движения зависит, какова будет архитектура нового мира.

Своим бурным ростом и развитием Юго-Восточная Азия опровергла западный краеугольный постулат о том, что модернизация возможна только при скрупулезном копировании западных социальных и экономических образцов. У тех, кто послушно это все копирует, как раз ничего путного никогда не получалось. Русь (то есть светлая) всегда продуцировала мировые смыслы (смыслы для мира), а мир всегда объединялся и противостоял против выдвигаемых руських смыслов. Но в этом было и воплощение всеобщего принципа комплиментарности, дополнительности.

My Webpage