Что будет с животными

Официально лесов в России более 800 миллионов гектаров — фактически больше, потому что эта цифра не учитывает заросшие лесом сельхозземли, которые возделывали в советское время. Но забудем о них: примем, что официальная цифра в 800 миллионов гектаров верна. Значит, даже пожары 1915 года — не говоря уже о более слабых современных — никогда не проходили более 2-3% от общей площади российских лесов. Учтем, что часть из этих пожаров низовые, то есть в норме медленные, то есть не убивают крупных животных: они просто убегают от огня. Верховые пожары при ветре куда опаснее, и в ряде случаев убивают животных, если те не могут от них убежать.


На графике легко видеть, что чем южнее, тем чаще пожары лиственничной тайги. Несмотря на это, площадь пожаров на юге меньше, чем на севере — в том числе и потому, что в более теплых краях в норме больше осадков. Вопреки более высокой частоте пожаров, южная тайга биопродуктивнее и разнообразнее видами, чем северная. Ждать от потепления снижения разнообразия животных в тайге не приходится / ©В. Харук.

Но даже если бы каждый год в России лесных пожаров было бы столько же, сколько в далеком 1915 году, и если бы пожары всегда убивали все живое в затронутых лесах, они и тогда оставляли бы в живых 97-98% всех животных. Учитывая нормальную скорость размножения в животном мире, понятно, что такие явления не могут угрожать численности подавляющего большинства таежных жителей.

И это довольно логично: пожары в лиственничной тайге были всегда, а без пожаров эта экосистема просто не выжила бы. Раз так, то таежные виды имеют огромный опыт выживания среди пожаров. Ожидать их исчезновения от этого явления (или хотя бы снижения разнообразия) — напрасная трата времени.

Но что делать с угрозой для людей?

Существенная проблема изложенной выше картины в том, что тайга — да и леса широколиственные — существуют не сами по себе, а в одном ландшафте с людьми. Что делать им в связи с ростом биомассы наших лесов?



У этого вопроса два ответа. Первый: в местах, где огонь не мешает человеку, с ним не надо делать ничего. Лиственницы были на Земле до нас, и имеют полное право процветать (конечно, в переносном смысле, ибо это не цветковые растения). Да, нам людям не нравится, что для этого им нужны пожары. Но наши эстетические предпочтения — это наши проблемы. А лиственницы — это живая природа, и у нее таких предпочтений нет.

Второй ответ: там, где пожары угрожают спалить поселок или задымить большой город, с ними надо бороться. Вот только не надо думать, что это получится сделать, бегая с ведрами или заливая пожары с воздуха. Все это выглядит очень эффектно и помогает на микромасштабах, но крупные проблемы так не решить. Если близ Якутска горит тысяча квадратных километров, никаких самолетов не хватит, чтобы их потушить.

Однако бороться с пожарами близ населенных пунктов можно, и один из главных рецептов здесь прост: управляемые санитарные вырубки и выжигание. Сразу подчеркнем: они не имеют ничего общего с палами травы, которые запускают каждую весну энергичная, но малообразованная часть россиян. Палы травы — безусловно зло, снижающее биоразнообразие и способствующее отбору «огнелюбивых» травянистых растений, типа того же инвазивного канадского золотарника.

А вот вырубка и, там где это целесообразнее, санитарное выжигание полос в древесной растительности — иное дело. Северные леса и так в рамках естественного цикла должны время от времени выгорать. Но создав так «противопожарный барьер» рядом с населенным пунктом или разделив им лесной массив люди, могут снизить риск особо крупных пожаров, которые сделали бы воздух городов опасным для здоровья.

В европейской части России выжигание лесов менее актуально. Широколиственные леса в них не нуждаются: они, в отличие от тайги, более устойчивы. Здесь грибы полнее разлагают древесину, и даже без регулярных пожаров почва не превратится в тонкий «околомерзлотный» слой, в котором будет дефицит и фосфора, и азота.

Но вероятность пожаров будет расти и здесь. Причина — все то же увеличение биомассы, в опасном соседстве с нетрезвыми туристами, разводящими костры в довольно сухих лесах, даже в июле без дождей. К чему это может привести — знает любой москвич, помнящий 2010 год.


Усилия лесных пожарных крайне важны, но это последняя линия обороны от пожаров, которая должна вступать в бой, лишь если профилактические меры по заблаговременному созданию противопожарных барьеров не были предприняты вовремя.

Несмотря на то, что управляемое выжигание и вырубка защитных полос в средней полосе неактуальны, определенные меры возможны и здесь. Среди ключевых — охрана бобров от попыток их выловить или выдавить из дачных поселков. Обычно дачники искренне не любят этих грызунов. Те ставят плотины на любой ручей и сильно поднимают уровень грунтовых вод, затапливая часть дачных домиков. Благо, те почти всегда построены без малейшего учета гидрологии — и очень часто в низинах.

Как бы ни были неприятны такие подтопления, их следует предпочесть лесному пожару. Мы уже писали: главной причиной всплеска смертей в Москве 2010 года была не температура, а дым пожаров. А вот в соседних регионах, где меньше дач и больше бобров, пожаров было намного меньше: бобры плотинами обводнили брошенные еще при СССР торфянники, чем и спасли их от пожаров.

Каким будет будущее?

Можно уверенно сказать, что озвученные выше рецепты не будут реализованы. Да, дать тайге гореть вдали от городов и создавать противопожарные барьеры близ городов — самое простое, недорогое и научно обоснованное решение. Но, как верно подмечает Вячеслав Харук,

Рискнем предположить: и не найдет в будущем. Здесь следует понимать, что типичный политик привык к активности. Ему кажется, что чем больше делаешь в какой-то области — тем лучше. Именно от такого неуемного зуда и происходят крупнейшие трагедии последнего столетия, вроде борьбы с ДДТ. Идея «не надо мешать лесам гореть» и «тушить надо профилактическим созданием защитных полос, где деревья выжжены или вырублены» — слишком непривычная для типичного стиля мышления типичного политика, не говоря уже об общественном активисте.

Если исходить из привычного для них стиля мышления, с пожарами надо бороться — причем, желательно не только вокруг городов. Но и везде и всюду — покупая больше самолетов типа Бе-200, создавая все более и более многочисленные пожарные службы, тушащие леса при любом возгорании, даже таком, которое никак не угрожает людям.


В начале XX века в США начали решительно бороться с природными пожарами, а с 1939 года сбрасывать к их очагам (в отдаленных районах)- пожарных-парашютистов (на фото 1940 год). Вскоре та же тактика была скопирована в СССР (а теперь и в России). Проблема с ней в одном: останавливая малые пожары, она дает мертвой древесине накапливаться, делая большие и мощные пожары неизбежностью.

Это не сухая теория — это наблюдения за реальной историей борьбы с пожарами на Западе. В начале XX века власти США озаботились ею, и с тех пор с пожарами там боролись настолько усердно, что теперь там очень много «перестоявшего» леса. Большое количество стволов старых деревьев пало, но сгореть не сгорело. В английском языке такое называют «накоплением топлива для лесных пожаров» и именно это — одна из главных причин роста интенсивности пожаров в Штатах в последние десятки лет.

Если мы вспомним, что глобальное озеленение не дремлет, то легко поймем, что со временем такого «топлива для пожаров» будет становиться все больше и больше. Поэтому в будущем пожары будут нести все большую и большую опасность. Если бы «топливо» не копилось, а сгорало в малых, локальных пожарах раз в несколько лет, то и сила, и опасность для людей у лесных пожаров были бы куда меньше, что западные ученые и сами не раз отмечали.



Но современное общество в чем-то похоже на диплодока. Головной мозг у него маленький и высоко. А тело — большое и внизу. Расстояние между ними большое, отчего сигналы проходят со значительным запозданием и не в полном объеме. Мнение ученых просто не доходит до западных политиков и экологов, активно борющихся против пожаров во всех их проявлениях.

Ситуация в России принципиально ничем не отличается. Это легко видеть по заявлениям представителей власти о беспрецедентном масштабе сибирских пожаров, не соответствующим, как мы уже отмечали выше, действительности. Специальные знания биологов-лесоведов так и останутся внутри голов биологов. Все остальные будут покупать пожарные самолеты и жаловаться на увеличивающийся масштаб лесных пожаров. Не замечая, что сами попытки их задавить со временем делают пожары все сильнее и сильнее.

Источник