Памятная доска давно почившему в бозе историческому деятелю – это повод для общественной дискуссии, а не для гражданской войны. Пылким дискутантам стоит ответить на вопрос, готовы ли они послужить разрушению России?


В завершившейся истории с памятной доской Маннергейму, как в капле воды, отразился запутанный клубок тем, проблем, позитивных и негативных явлений, вызовов и угроз, с которыми сталкивается Россия в наше время.

Начать, пожалуй, стоит с плохого. Самая большая проблема, которую проявила вся эта история, – это по-прежнему очень высокий потенциал внутренней идейно-политической агрессии в российском обществе.

Простите, но памятная доска давно почившему в бозе историческому деятелю (как и бэби-боксы, и еще куча тем) – это повод для общественной дискуссии, а не для гражданской войны.

Однако лившийся со всех сторон поток обвинений, угроз и глубокомысленных выводов наводил на мысль, что для многих спорщиков на кону стоит судьба страны, не меньше, и это, конечно, внушает тревогу.

Потому что никто не может дать гарантии, что одна из следующих подобных тем, что регулярно вызывают общественные холивары совершенно безумного накала, не будет использована деструктивными силами, чтобы спровоцировать реальный раскол российского общества.

Думается, что всем пылким дискутантам стоит иметь это в виду и ответить себе на вопрос, готовы ли они своей любовью к жгущему сердца глаголу послужить разрушению России.

Еще эта история продемонстрировала общественную слепоту и неготовность многих людей принимать реальность – и это тоже, прямо скажем, не слишком позитивный сигнал.

В установке памятной доски видели руку пятой колонны, либералов, врагов страны из зарубежья, чуть ли не инопланетян-рептилоидов.

В то время как реальность достаточно очевидна.

С установкой доски (причем это не первая попытка – предыдущая была у Русского географического общества; думаю, нет необходимости напоминать, кто стоит во главе РГО) непосредственным образом связаны высшие руководители государства, причем так или иначе принадлежащие силовым и специальным службам.

Поскольку эти люди воплощают собой нынешнюю политику на восстановление Россией суверенитета и статуса великой державы, обвинение их в предательстве страны выглядит избыточным даже для самых радикальных критиков памятной доски.

В результате был совершен очень забавный дискуссионный кульбит и регулярно встречаются заявления, что Кремль был обманут злонамеренными силами, из-за чего доска и была установлена.

Напомню, речь идет о высших руководителях страны – профессионалах спецслужб. Предположение, что они дружно стали объектом манипуляции, смешно и оскорбительно.

Реальность, думается, гораздо проще.

Даже из открытой и известной широкой публике информации очевидно, что Карл Густав Эмиль Маннергейм крайне неоднозначная фигура, которая никак не втискивается в черно-белое лекало злодея российской истории.

Это касается исключительно открытых источников. Можно только догадываться, что скрывается в закрытых архивах, к которым имеют доступ очень немногие, включая как раз высших руководителей страны и спецслужб.

Руководство нашей страны питает симпатию к Маннергейму уже много десятилетий, начиная прямо со Сталина, хотя эта симпатия традиционно не афишировалась широкой публике, учитывая тогдашние советско-финские отношения.

Нынешние обитатели Кремля всего лишь продолжают эту давно сложившуюся традицию.

Стоит быть честным и признать, видимо, у них есть причины – и очень серьезные – для такого отношения.

А вот дальше начинается самое интересное.

По сути, эти месяцы шло противостояние между властью, которая владеет всей полнотой информации и считает, что заслуги Маннергейма перед Россией так велики, что его память заслуживает увековечивания, и обществом, абсолютное большинство которого стоит на том, что соучастие маршала в блокаде Ленинграда перечеркивает любые его деяния на благо нашей страны.

Исход противостояния известен – победило общество.

Это, в свою очередь, свидетельствует о двух важнейших – и позитивных – обстоятельствах.
Во-первых, зрелость российского гражданского общества неуклонно возрастает, а государство неплохо адаптируется к этому.

Фактически последовательная и неуклонная борьба за снятие мемориальной доски являет собой пример образцовой кампании гражданского протеста, причем сразу по всем возможным направлениям – от борьбы в бюрократических и судебных инстанциях до непосредственных акций протеста.

В свою очередь, то, что государство способно услышать и принять не устраивающее его мнение общества, свидетельствует о выстраивании работающих каналов связи между ними, что традиционно было одной из самых больных тем в России и неоднократно приводило к откровенно печальным последствиям.

Разумеется, пока рано говорить о зрелости всей этой системы, но сам тренд, безусловно, положительный.

А во-вторых, вся эта история приоткрыла завесу и обнажила, возможно, самый важный секрет России: главным субъектом России, определяющим ход ее истории, является народ.

Лидеры, правители, элиты – для России все это вторично.

Россия всегда получает то, чего хочет ее общество.

Нередко эти желания, выраженные коллективным бессознательным, воплощаются столь стихийно, что приводят к катастрофам, вроде революций и гражданской войны.

Но это только подтверждает, что, если власть в России перестает прислушиваться к глубинным требованиям народа, дело может обернуться национальным катаклизмом.

И наоборот. Если российская власть следует за обществом, то оно может ее вознести до невероятных высот.

В этой связи плохая новость для Запада.

Россия вытащила себя из катастрофы 1990-х не потому, что ей повезло с Путиным, а потому, что это было результатом масштабных глубинных общественных трендов, которым Путин следовал.

Ныне ситуация усугубилась. Россия возвращается на мировую арену в качестве сверхдержавы не потому, что этого хочет президент страны и консолидировавшиеся вокруг него элиты, а потому, что этого хочет народ.

А как показывает опыт (с той же доской Маннергейму), если народ России что-то для себя решил, лучше ему это дать.

Ирина Алкснис