Когда я родилась, ты сидел на дереве. Яблоки собирал. И чуть не свалился от досады и обиды, когда тебе сказали, что родилась девочка. Конечно ты ждал первенца.

Когда мне было два месяца, я начала умирать. И умирала много месяцев подряд. А ты ходил со мной, грудной, ночи напролёт по большому загородному дому, качал, пел песни, давая маме выспаться, а утром тащился в холодной, битком забитой электричке на работу в Москву. Изо дня в день, неделями. Однажды ты так устал, что заснул в электричке и забыл чертежи для диссертации. Эти чертежи ты припоминаешь мне до сих пор.

Когда мне было четыре года, ты привез мне из Ташкента настоящее узбекское платье. Яркое и переливающееся, как сочные узбекские дыни. И я была самой узбекской девочкой Москвы. Долго-долго. Ни у кого не было такой неземной красоты. Долго-долго. Это платье лежало у меня на чердаке вплоть до отъезда в Германию.

Когда мне было шесть и мама тяжело заболела, и лежала полутрупом в районной сухумской больнице, и никто не знал, чем это кончится, мы с тобой оказались отрезанными от "большой земли" перед первым сентября..В Сухуми. В конце курортного сезона. И ты оставил меня на совершенно чужих людей, и бегал по городу в поисках билетов на самолёт, и переплачивал, и искал варианты улететь. И мы с тобой улетели, и я попала в школу первого сентября - вопреки всему! А маму потом привезли поездом, в СВ. Но это другая история.



Когда мне было восемь, ты смог устроить меня в английскую спецшколу. Одному богу известно, чего тебе это стоило. Школа не подходила нам по микрорайону, вы с мамой не были дипломатами, внешторговцами и всевозможными "членами". Мы не подходили для этой школы никак. Но ты смог. Ты доставал какие-то подписные макулатурные издания для директора школы, ты возил на старенькой "копейке" завуча и ее дачный скарб с севера Москвы на юг, и ты устроил меня туда. И все, что произошло со мной потом, правильный старт - это оттуда, из той школы. А значит - благодаря тебе.

Когда мне было пятнадцать, ты впервые уехал работать на Кубу. И привез нам с братом оттуда невероятные какие-то подарки -настоящие джинсы обоим, двухкассетный магнитофон, еще какой-то магнитофончик брату, какую-то удивительную косметику мне. И я пошла учить испанский язык, в то время, когда все учили немецкий и английский. Потому что хотела быть как папа.

Спустя пятнадцать лет на Кубе, в богом забытом Сьенфуэгосе, я нашла кубинских мужиков, рабочих, которые помнили тебя! Помнили русского инженера из Москвы! Спустя пятнадцать лет!

Когда мне было шестнадцать и мы должны были ехать по школьному обмену в Америку, выяснилось, что никак не достать билетов на самолёт. Никак и никому. Невозможно. А лететь нам нужно было аж в Даллас. И ты задействовал все связи и нашел эти чертовы билеты. На 15 человек! Через Ньюфаундленд, через Шеннон - до Вашингтона. Где Даллас, а где Вашингтон! Но нашёл же. И мы улетели.

Когда я решила поступать в МГУ, ты был единственным, кто не отговаривал меня. Все остальные говорили, что это невозможно, потому что невозможно никогда. Я не поступлю. А блата не было и нет. А ты разрешил мне попробовать. Не имея никаких связей и прекрасно зная, что провались я, - и все . Год - коту под хвост. Но я поступила.

Когда я на втором курсе в первый раз выскочила замуж - от обиды,
из-за Лёвки, а может просто по молодости да глупости , ты не осуждал меня. "Пусть ребенок сам делает свои ошибки". И я делала. Было больно, я падала и расшибалась в кровь, но всегда знала, что меня есть кому поддержать.

Когда я занялась журналистикой, ты очень гордился. Очень. И когда попала в одну очень модную газету - тоже был горд как никогда. А потом в газете случилась беда. Большая беда. И ты настоял, чтобы я немедленно ушла и бросила к едрене фене эту журналистику в стране, где все так страшно.



Я конечно же ничего не бросила, хотя из той газеты ушла. Но продолжала шляться по подвалам, чердакам, встречаться не пойми с кем, и ездить в нехорошие места. Только тебе уже об этом не говорила, чтоб не волновать. А тебе показывала только "правильные" материалы - о моде, туризме, образовании. Ты аккуратно все вырезал и собирал в папочку. У меня этого архива нет. У тебя -есть.

Когда мы в стылые, голодные девяностые вынуждены были торговать на рынке, ты и тут не растерялся. Ты, человек с известным именем, единственный специалист в Союзе такого уровня в своей области, стоял на морозе с утра до вечера с обувными коробками. И мама с тобой. И я конечно же. И даже здесь ты не терял достоинства. Ты построил целую обувную империю. Потом...Ладно, про "потом" - в другой раз.

Когда мы переехали в Германию, тебе было тяжело. Без языка, без связей, не в том возрасте, когда можно начинать что-то новое. Но и тут ты нашел себя и работал на непростой, физической работе лет восемь.

Пока мы с братом долго и трудно становились на ноги, учились, открывали свои бизнесы, ты всегда был рядом. Ты до сих пор не очень понимаешь, чем именно мы занимаемся, и очень боишься всевозможных финансовых бумаг. И вообще всяческих ошибок боишься.

Но каждый раз, когда я улетаю в Лондон, ты интересуешься, как я доберусь до дома, кто меня встретит и не заблужусь ли я. Переживаешь, как я вернусь назад в Германию. Очень волнуешься, когда я лечу одна вечерним рейсом. Обязательно просишь отзванивать несколько раз. А я летаю по этому маршруту последние лет восемь раз в полтора- два месяца месяца. Но родителям всегда страшно.

Ты вырастил моего старшего сына и сейчас помогаешь мне с младшим. Ты "перехватываешь" его, когда мне нужно бежать, ты сидишь вечерами, ты гуляешь с ним. Не один конечно же, с мамой. Но сейчас речь о тебе.



Пап, я знаю, ты любишь читать мои "опусы". Да-да, то что я пишу, ты называешь опусами. Сам ты конечно же не откроешь этот журнал - ты побаиваешься интернета и всех этих виртуальных миров. Ты побаиваешься этой непонятной виртуальной реальности. Но мама тебе обязательно откроет журнал и даст почитать.

Так вот, я хочу сказать. У вас с мамой получились не самые плохие дети. Мы с братом набивали много шишек. И продолжаем набивать, нас по-прежнему швыряет и мотает во все стороны, но мы состоялись.

И мы знаем, что что бы ни случилось, у нас есть, куда вернуться. Есть место, где нас любят безусловно. Не за достижения и нули на счетах, не за потери и их отсутствие. За то, что мы есть.

Рухнут к чертовой матери эти бизнесы, уйдут друзья, наступят черные времена, но мы все равно будем не одни. Потому что у нас есть вы с мамой.



Тому, какой я стала, я очень во многом обязана именно тебе.


Источник